Нина Ягодинцева. Избранное. Стихи

Молиться и каяться поздно —
Загадано всё наперёд.
Грядущее ясно и грозно,
Как этот ночной небосвод.

Но сладко томиться надеждой,
Что жизнь повторится опять,
И снова над родиной снежной
Звезде равнодушной сиять,

И снова и кони, и сани,
И запах морозных овчин,
И сердце измучено снами —
Болит и болит без причин.

Зима стояла у киоска,
У самых нежных хризантем,
И капли голубого воска
Стекали вдоль стеклянных стен.


Угрюмый город спал, неприбран,
И ты сказал: «Душа болит...»
Цветам, как будто странным рыбам,
Был свет до краешка налит.


Они плескались, лепетали
И вглядывались в полумглу,
Растрёпанными лепестками
Распластываясь по стеклу.


И, позабыв свою работу,
На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.
            

На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь:
Не ходи, синеглазый князь,
На мою золотую Русь!


Дети малые крепко спят,
Бабы Господу бьют челом.
Брошу наземь узорный плат,
Спрячу волосы под шелом.


По Калинову по мосту
Бьют копыта в сухой настил.
А сказала я Господу,
Чтобы он мне грехи простил.


И за брата, и за отца, —
Где теперь и отец, и брат? —
И за узенький след кольца,
И за брошенный наземь плат.


Жирно чавкает злая грязь —
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь.
            

Только вытянув ладонь
В пустоту, где всё безлико,
Вдруг почувствуешь огонь,
Обжигающий до крика.


Только глядя в вечный мрак,
Где и звёзд холодных нету,
Можешь сделать первый шаг
К ослепительному свету.
            

Надейся... Боже мой, на что? —
На свет в прихожей,
И чтобы слёз твоих никто
Не потревожил.


Остался миг, последний шаг —
Чуть меньше даже, —
До — где твои надежды, всяк
Сюда входящий?


Надейся… Холодом ползя
На половицы,
Зимы блестящая змея
Вокруг змеится.


Её горячие зрачки —
Смола и сажа.
Но ты не чувствуешь почти,
Не знаешь даже —


Надейся, ибо смерти нет,
И жизни тоже.
Ты вечно забываешь свет
В своей прихожей.
            

Ты знаешь, как хочется нам красоты.
Ты видишь, насколько она невозможна!
Нахлынувший сумрак стирает черты,
Когда из дубовых дверей осторожно


Выходят под розовый свет фонарей,
На пенье тишайшего снежного хора
Женщины в шкурах убитых зверей,
В сырых бриллиантах, в цепях из фарфора.


О, как драгоценная их суета
Хрустит под ногами, слепые осколки
Впивая в подошвы… Но полночь не та,
И небо линяет, и в городе волки.


Их стая черна, и черны вожаки,
Их жажда с амвона гнусаво воспета.
Свирепые джипы вонзают клыки
В горячую, спелую мякоть проспекта,


И сразу за ними смыкается тьма,
Где еле видны из-за снега и дыма
Два тусклых, расплывчато-красных пятна,
Палящих, но тающих неотвратимо.
            

Что за река — одни излучины!
И стрекозою над плечом
Твой смех, искусно подзолоченный
Закатным праздничным лучом.


Вот так бы плыть да плыть извивами
Вдоль по течению травы,
Под изукрашенными ивами
Не наклоняя головы,


Вот так бы петь и петь беззвучные,
Необъяснимые слова
Про золочёные излучины,
Речные рукава…


Куда назавтра сердце дену я?
Хоть на прощанье — оглянись:
Ведь это наша, неподдельная,
Всепроникающая жизнь.